Психопатология у Гоголя или «мертвые души» психиатров?

Скавыш В. А. (Москва), врач-психиатр высшей категории, канд. мед. наук / 2007

Гоголь действительно был болен психически? От чего умер в 1852 году? Если мне суждено заблуждаться, буду счастлив, что сама попытка найти истину окажется полезной для решения вопроса: так ли достоверны портреты Гоголя, нарисованные психиатрами? Начну с истории вопроса, с экскурсии по галерее психопатологических портретов писателя. В 1871 году Ломброзо в книге «Гениальность и помешательство» изобразил Гоголя сумасшедшим 1 , но доказательств факта болезни итальянский психиатр не привел. Верить ему на слово? Nullius in verba! 2 В начале XX века психиатры Н. Н. Баженов и В. Ф. Чиж обратились к этой проблеме. Баженов увидел периодический депрессивный психоз, а Чиж — паранойю 3 . Врач Каченовский не считал Гоголя душевнобольным, объяснив приступы его недомогания и смерть хронической малярией, а потому в 1906 году возразил Баженову и Чижу 4 . Психоаналитический эскиз Гоголя создал профессор Ермаков 5 . Владислав Ходасевич вспоминал по этому поводу: «В начале революции, в Москве, ко мне пришел мой знакомый психиатр И. Д. Ермаков и предложил мне прослушать его исследование о Гоголе Я был погружен в бурный поток хитроумнейших, но совершенно фантастических натяжек и произвольных умозаключений, стремительно уносивших исследователя в черный омут нелепицы. Таким образом мне довелось быть если не умиленным, то все же первым свидетелем „младенческих забав“ русского литературного фрейдизма. В начале двадцатых годов труд Ермакова появился в печати — и весь литературоведческий мир, можно сказать, только ахнул и обомлел, после чего разразился на редкость дружным и заслуженным смехом» 6 .

Хотя изучение архивов и рукописей не тождественно клинической беседе, и сами врачи, и читатели их статей верили, что опыт врача помогает «понять» Гоголя. Не отсюда ли проистекают «находки» психиатров? А если индукция психопатологии в текстологию мешает пониманию? «Видите, господа присяжные, так как психология о двух концах, то уж позвольте мне и тут другой конец приложить, и посмотрим, то ли выйдет?» 7

В русле ранее опубликованных умозрений Ломброзо, Баженова, Чижа изобразили Гоголя как психически больного и советские психиатры — Г. Сегалин, И. Галант, А. Личко, А. Молохов 8 , в связи с чем уместно опять обратиться к доводу персонажа Достоевского: «. это было изложено тоном, не терпящим никаких возражений. Ну а что если дело происходило вовсе не так, а ну как вы создали роман, а в нем совсем другое лицо?» 9

Читая опусы психиатров, испытываешь ощущения, напоминающие о романе Жана-Поля Сартра «Тошнота». Но бумага все стерпит и промолчит. Неодушевленную вещь не мутит, когда на нее изливаются чьи-то потоки сознания о «паранойе» и «шизофренической психике» Гоголя. Был ли в действительности таким человек, друживший с Пушкиным, Жуковским, Языковым, живописцем Ивановым — автором «Явления Христа народу»? «Я ведь нарочно, господа присяжные, прибегнул теперь сам к психологии, чтобы наглядно показать, что из нее можно вывести все что угодно. Все дело, в каких она руках. Психология подзывает на роман даже самых серьезных людей, и это совершенно невольно. Я говорю про излишнюю психологию, господа присяжные, про некоторое злоупотребление ею» 10 .

Неэтично патологизировать другого, считая себя априорно здоровым. В уме, где чужие болезни на глазах, свои — за спиной, таится анозогнозия гордыни, мертвящее дыхание сатаны по Иоанну Кронштадтскому. При чтении переписки Гоголя следует отличать фактологию и интерпретацию читающего. В науке факты неразрывно связаны с той или другой интерпретацией (концепцией), и надо осознавать выбор фактов, интенцию воспринимающего сознания, кочку зрения в терминах философа Уильяма Джеймса. Или, как учили философы Иоганн Фихте и Франц Брентано: смысл задает интенция сознания. Смысл содержится не в тексте, а рождается душой читателя. В интерпретации рукописей психиатру, кроме метода психопатологии, нужна научная герменевтика (от Шлейермахера и Гадамера до Поля Рикера), иначе он бессознательно индуцирует отсебятину в вербальные символы другой личности. Русская пословица учит: чужая душа — потемки.

А вот что писал Ясперс, с философских позиций экзистенциализма оценивая возможности психиатрии:

«Психическая субстанция (душа) есть бесконечно объемлющее, которое нельзя охватить в целом, а можно лишь изучать, проникая в него с помощью различных методов. У нас нет основополагающей системы понятий, с помощью которой мы могли бы определить человека как такового; нет и теории, которая могла бы исчерпывающе описать человеческое бытие как некую объективную реальность. душа есть сознание. душа — не «вещь», а бытие в собственном мире. душа — это не статичное состояние, а процесс становления, развития, развертывания. Шизофрения и циркулярное расстройство встречаются у людей всех рас, но у животных их не бывает никогда. Человек уникален. Он привнес в мир некий элемент, чуждый животному миру; но в чем заключается этот элемент, все еще не вполне ясно» 11 .

Очевидно, что в таких вопросах следует учитывать несколько интерпретаций, а не рекламировать свою как истинную, что было свойственно Ломброзо, писавшему:

«Но служитель истины должен неизбежным образом подчиняться ее законам. Так, в силу роковой необходимости, он приходит к убеждению, что любовь есть, в сущности, ни что иное, как взаимное влечение тычинок и пестиков а мысли — простое движение молекул. Даже гениальность — эта единственная державная власть, принадлежащая человеку, пред которой не краснея можно преклонить колена, — даже ее многие психиатры поставили на одном уровне с наклонностью к преступлениям, даже в ней они видят только одну из тератологических (уродливых) форм человеческого ума, одну из разновидностей сумасшествия» 12 .

В основе рассуждений Ломброзо оксюморон, а по сути — заблуждение. Ведь гений и злодейство — две вещи несовместные. Не правда ли?

Психиатр Д. Е. Мелехов создал портрет Гоголя, нарисовав картину циркулярной шизофрении, на первых порах протекавшей в виде маниакально-депрессивных приступов. Но в каком объеме Дмитрий Евгеньевич знал архивные материалы, свидетельства современников, подлинники рукописей Гоголя? Правильно ли их интерпретировал? Одна глава книги Мелехова — «Психиатрия и проблемы духовной жизни» — посвящена психозу Гоголя 13 , ее текст был включен в «Настольную книгу священнослужителя» и другие издания 14 .

О значительных текстологических искажениях при издании воспоминаний врача А. Т. Тарасенкова 15 , лечившего Гоголя, сообщила А. Н. Белышева, видя в такой редакции злой умысел определенных лиц. Она была против мнения о психической болезни Гоголя, считая, что причиной смерти писателя зимой 1852 года был брюшной тиф 16 .

Украинский психиатр Н. Н. Конструба диагностирует невроз у Николая Васильевича 17 . Напомню, что первым о неврозе Гоголя сказал М. М. Зощенко в повести-самоанализе «Перед восходом солнца». Зощенко понял механизм сна в понятиях рефлексологии И. П. Павлова, но фактически толковал сновидения по Фрейду как символы психотравм из своего раннего детства. Цитирую Ясперса: «Перед психологией и психопатологией стоит важная задача: высветить оставшиеся незамеченными события психической жизни и тем самым сделать их доступными сознанию (или, что то же самое, познанию). Стремление к истине и саморазвитию предполагает озарение бессознательных глубин личности; именно таков один из магистральных путей психотерапии» 18 . Зощенко нарисовал Гоголя с навязчивостями, страхами, невротическими комплексами, оговорившись: «Здесь кроется обычная ошибка философов, литераторов, поэтов. Свои чувства и домыслы они нередко отождествляют с чувствами «всего человечества». я утверждаю только то, что относится лично ко мне и отчасти к людям искусства» 19 . Тем не менее, зададимся вопросом, не мог ли и Зощенко индуцировать «психоневроз» в интерпретацию личности Гоголя? Фрейда ведь упрекали, что он натянул свой невроз на человечество. Набоков с иронией по этому поводу сообщал, что того, что было у Фрейда с матерью, у него, Набокова, в детстве не было. Но психоанализ выявляет то, что прячется в симптомах и сновидениях, как за маской актера. Еще раз обращусь к Ясперсу: «. реальность — это сущее в себе (das An-sich-Seiende), в отличие от того, каким оно является нам; реальность — это то, что объективно, т. е. имеет всеобщую значимость, в противоположность субъективным заблуждениям; реальность — это фундаментальная сущность, в отличие от внешних покровов» 20 . Диагноз же Н. Н. Конструбы вызывает ассоциации с суждением профессора В. Ф. Переверзева: «И если между критиками нет единодушия в определении сущности гоголевской психики, то нет зато и недостатка в таких определениях, и нет нужды увеличивать их число, тем более что при наличности огромной коллекции таких определений всегда рискуешь повторять зады. Нужно признать, что среди бесконечного количества книг и статей, посвященных этому вопросу, большая часть представляет как раз скучное повторение. Критики без конца повторяют, более или менее удачно варьируя, что дух Гоголя противоречив, что в нем шло мучительное борение таланта с темпераментом, поэта с моралистом и мыслителем, и показывают в его произведениях отражение этой внутренней борьбы» 21 .

Гений — яркое, искрометное, оригинальное, неподражаемое. Болезнь, наоборот, типичное, многократно, монотонно повторяющееся в разных душах, что позволило выделить перечень болезней и аномалий, и психиатрия — наука о распознавании и лечении болезней личности. В христианской антропологии личность трихотомична (дух, душа, тело), и грехи — делом, словом, помышлением, ведением, неведением, волею, неволею — ведут к духовной патологии личности. Традиционно выделяют семь основных грехов: гордость, сребролюбие, блуд, чревоугодие, леность, зависть и гнев. С другой стороны, наукой установлено, что патологическая физиология, нарушение биохимических процессов мозга ведут к обеднению, извращению свойств, обезличиванию личности, остановке онтогенетического развития и деградации (повреждению личности на душевном уровне). В психиатрии выделяют два регистра психопатологии — экзогенный и эндогенный, раскрывающие болезни души с двух сторон (внешней и внутренней). Психиатры пишут о сочетанной психопатологии или коморбидности; отсюда следующие варианты состояния здоровья: 1) болен дух, здорова душа; 2) здоров дух, больна душа; 3) болен дух, больна душа; 4) здоров дух, здорова душа. Первый и третий случаи — забота священника, второй и третий — психиатра. Известный Д. Е. Мелехову старец, архимандрит Георгий из Даниловского монастыря, различал эти болезни личности, говоря одним: «Ты, деточка, иди к врачу», другим глаголя: «Тебе у врачей делать нечего». Были случаи, когда старец, наладив духовную жизнь своего чада, рекомендовал сходить ему к врачу или, наоборот, брал от психиатра людей для духовного лечения.

Нельзя лечить болезни, не зная о целостном, здоровом состоянии и причинах, эту целостность нарушающих. Еще Парацельс писал: «Не титул, не ораторское искусство, не чтение книг делают врача, но единственно знание вещей и тайных сил природы. Дело оратора владеть словом, врач же обязан знать болезни, их причины, их симптомы и уметь найти целительное средство» 22 . Помня слова С. С. Корсакова о том, что «психиатрия из всех медицинских наук наиболее близко ставит нас к вопросам философским» 23 , необходимо озаботиться целостным знанием о личности, помнить о нераздельности в личности духа, души и тела, вдуматься в суждения об этом таких мыслителей, как Сократ, Платон, Аристотель, Абу Али Ибн Сина (см., напр., «Даниш-намэ» и «Аль китаб аль табиб»), наконец, Парацельс, в чьей концепции трихотомичной личности «соль, ртуть и сера» изоморфны понятиям духа, души и тела.

В православной традиции, в понимании епископа Феофана и Никодима Святогорца, «признаком здоровья было единство и гармония всех трех ступеней (сфер, слоев) человеческой личности — духовной, душевной и телесной, и это единство и гармония достигаются только при условии преобладающего влияния сферы духа, который должен властвовать над душой и телом. В этом единстве и гармонии — здоровье, норма человеческой жизни. В этом «спасение» (греческое слово означает одновременно и спасение, и здоровье). В болезни, наоборот, видят распад и изоляцию противоположно действующих сил или элементов и слоев личности» 24 . (На мой взгляд, ошибка Фрейда в том, что он религию считал «коллективным неврозом»; Карл Густав Юнг думал, что не одни медицинские учебники, не только история культуры, но и собственное бессознательное — должны превратиться в открытую книгу для психиатра: «Подлинная история развития человеческого сознания хранится не в ученых книгах, она хранится в психической организации каждого из нас» 25 .)

В православных традициях о личности Гоголя писали К. В. Мочульский, протопресвитер В. В. Зеньковский, пишет М. М. Дунаев 26 и др. В частности, Зеньковский резюмировал: «Считать его искушения, его нервно-психическую депрессию, его общую слабость выражением душевного расстройства — значит просто ничего не понимать в том, через какие терзания проходит всякая душа, когда ее обуревают сомнения, когда внутренняя борьба обессиливает человека. Гоголь оставался до конца на своем посту беспримерного, всецелого служения Богу, и если не смог удержаться от односторонности, которую сам же осуждал в других людях, то можно без преувеличения сказать: своей борьбой за чистое и всецелое служение правде Божьей Гоголь послужил, во всяком случае, не меньше (если не больше) русской жизни и ее задачам, чем в своем художественном творчестве» 27 .

Здоровый в психиатрии — часто больной, считающий себя здоровым из-за анозогнозии. Вспомним рассуждения гоголевского Поприщина: «В Испании есть король. Он отыскался. Этот король я. Именно только сегодня об этом узнал я. Признаюсь, меня вдруг как будто молнией осветило. Я не понимаю, как я мог думать и воображать себе, что я титулярный советник. Как могла взойти мне в голову эта сумасбродная мысль. Хорошо, что еще не догадался никто посадить меня тогда в сумасшедший дом. Теперь передо мною все открыто. Теперь я вижу все как на ладоне» (III, 207-208).

Феноменология психиатрии связана с философией Гуссерля (для нее существует антитеза смысла и явления). «Смысл» она изучает и анализирует, а «явление» не включает в предметный объем феноменологии; это якобы «естественная установка». Так получается сомнительный дуализм и формально-логическая схоластика: как будто бы «явление» не есть смысл и категория, а «смысл» — не явление и вещь. Кроме того, в психиатрии игнорируется проблема греховности. Здоровыми считают лиц, у которых нет клинических психопатологических симптомов. А бессознательный уровень? Этих «здоровых» считаю средним состоянием (предболезнью) по Ибн Сине. Если средний человек сам о себе думает, что он здоров, то анозогнозия усиливается, болезнь прогрессирует и риск перехода «тихого» помешательства в «буйное» повышается. Если средний человек сам о себе думает, что он болен и первый из грешников, то он не безнадежен. Если больной осознал болезнь своей личности, то он перешел в среднее состояние. Если больной убежден, что «здоров», то он безнадежен и невменяем. Может личность быть здоровой психически (и душевно, и духовно)? Теоретически может, но в жизни это единица на миллионы больных, ибо психическое здоровье означает святость, состояние святой души пророка (в понимании Ибн Сины в «Даниш-намэ»). Европейская психиатрия, включая русскую, развивалась в русле естественно-научной парадигмы, в рамках «школы соматиков», считавших, что психические болезни не отличаются от телесных болезней, являясь болезнями головного мозга (Гризингер и др.). Мысли, эмоции, волевые поступки рождаются в душе как печень секретирует желчь? Мозг рождает сознание как собака И. П. Павлова условные рефлексы? Редукционизм биологической психиатрии усугубился тем, что философия Канта объявила, что люди знают объекты («вещи для нас»), а абсолютная истина («вещь в себе») не познаваема. Если верить Канту, то скатишься к агностицизму. Не лучше гносеология сенсуализма (гипотеза отражения В. И. Ленина), ибо проверить свои ощущения о реальности человек никак не может, кроме как снова через те же самые ощущения. Такая проверка является порочным кругом, о чем писал еще Ибн Сина. Более того, допущение Ленина о «чистых» ощущениях ложно. Наоборот, осознанность включена в саму ткань ощущения людей как в норме, так и в психопатологии. Связь ощущений и сознания составляет неразрывное единство чувства и смысла, как тело, душа и дух взаимосвязаны. Ощущение homo sapiens, в отличие от животных, не является «чистым», а несет «теоретическую нагруженность», что показано теорией лингвистической относительности Сепира — Уорфа (США). Я предпочитаю сенсуализму Ленина рационализм епископа Джорджа Беркли, вспоминая книгу «Три разговора гилуса с филонусом».

Гносеология важна. Это все равно, что говорить о «первичной сущности» индийских Вед, «материи» философов досократовского периода, «первичной материи» Ибн Сины и пр. Только ясность в исходной точке рассуждений об объективной реальности позволит идти тернистой дорогой знания, отличая здоровье от психопатологии. Трагедия людей от анозогнозий (неосознанных болезней души и духа). Ошибка мировосприятия — психопатология (сон разума). Коварство сна с открытыми глазами в том, что сомнамбула не осознает, что усыплен сетью «Я», загипнотизирован страстями. Анозогнозия остается бессознательной. Это знал Гоголь, рисуя в «Портрете» как Чартков проснулся, что ему лишь кажется, на самом деле погружаясь в онейроид, говоря психиатрически. Сон разума — безумие, как учил Сократ в притче о пещере 28 . Калейдоскоп мнимостей средние люди считают объективной реальностью. Это же описал испанский монах Педро Кальдерон в драме «Жизнь есть сон». Вот слова Будды из «Непреложной сутры»: «Явления жизни можно сравнить со сновидением, призраком, пузырем, тенью, сверкающей росой или вспышкой молнии; и в качестве таковых их следует рассматривать».

Можно неправильно толковать содержание прочитанного, не заметив даже того, что вы не поняли, что сказал, пытался донести автор. Ложное понимание текста извратит видение личности, руку приложившей. Не это ли случилось с Гоголем? В романе «Чума» Альбера Камю сказано:

«Зло, существующее в мире, почти всегда результат невежества, и любая добрая воля может причинить столько же ущерба, что и злая, если только эта добрая воля недостаточно просвещена. Люди — они скорее хорошие, чем плохие, и в сущности, не в этом дело. Но они в той или иной степени пребывают в неведении, и это-то зовется добродетелью или пороком, причем самым страшным пороком является неведение, считающее, что ему все ведомо» 29 .

Гоголь был признан сумасшедшим после «Выбранных мест из переписки. ». Если текст кажется бредовым, то бред — в тексте или в видящей его личности? Тождественно ли смыслообразование писателя тому же у читателя? Понял ли Белинский, первым бросивший камень, то, что хотел сказать автор «Переписки. »? Текст писан в духе русской религиозно-философской прозы, например, писем епископа Феофана Затворника «Что такое духовная жизнь и как на нее настроиться». Не умри Белинский от туберкулеза, интересно было бы посмотреть, не кончилась ли бы его ругань духовенства каким-либо психопатологическим синдромом, поскольку подобное поведение бывает при шизофрении. Напомню об Акакии Акакиевиче, хотя и не был он значительным лицом среди психиатров: «Почему он усмехнулся, потому ли, что встретил вещь вовсе не знакомую, но о которой, однако же, все-таки у каждого сохраняется какое-то чутье, или подумал он, подобно многим другим чиновникам, следующее: „Ну, уж эти французы! что и говорить, уж ежели захотят что-нибудь того, так уж точно того. “ А может быть, даже и этого не подумал — ведь нельзя же залезть в душу человека и узнать все, что он ни думает» (III, 159).

В письме из Парижа от 28 мая (9 июня) 1847 года Владимир Алексеевич Муханов пишет:

«Отсюда в воскресенье уехал Гоголь, который провел здесь неделю в одной гостинице с нами. Мы почти каждый день обедали с ним у Толстых, здоровье его совершенно поправилось; он все время был весел, разговорчив и бодр, одним словом — другой человек, а не тот, которого мы встретили прошлым летом в Остенде. Путешествие его в Иерусалим не совершилось, потому что вырученные за последнюю книгу деньги пришли поздно, а без них не с чем было пуститься в дальний путь. Кстати о книге: удивительно, что после критик, больше жестоких и исполненных остервенения, он не только вовсе не раздражен, но, напротив, покойнее и светлее духом прежнего. Вяземский прислал брату статью свою о Языкове и Гоголе; он один, кажется, из печатных судей понял сочинителя Переписки с друзьями, и объяснил удовлетворительно, почему произошло недоумение между Гоголем и его ценителями по поводу последней книги: невозможно единомыслие при воззрении на предметы с противоположных точек» 30 .

Братья Мухановы, в числе немногих современников Николая Васильевича, видели в нем более христианина, чем писателя. Сам Гоголь желал такого именно к себе отношения: «Старайтесь, — писал он матери в 1844 году, — лучше видеть во мне христианина и человека, чем литератора».

Итак, был ли Гоголь психически болен? Я сомневаюсь. Немецкий психиатр Эмиль Крепелин любил говорить в схожих случаях: «Этого мы не знаем» 31 . Я не спешу интерпретировать как «психоз» ежедневные молитвы, любовь к Литургии, посещение монастырей, «Переписку с друзьями», паломничество к гробу Господню, сожжение второго тома «Мертвых душ» и, наконец, предсмертную записку: «Помилуй меня грешного. Прости Господи! Свяжи вновь сатану таинственною силою неисповедимого Креста 32 .

domgogolya.ru

Загадка болезни и смерти Гоголя

1.
Большинство из нас вынесло из школы и навеки закрепило в памяти весьма условные и, в общем-то, однозначные представления о целом ряде отечественных писателей.
Их тенденциозно составленные биографии были избавлены от всего того, что противоречило установленным канонам.
Неугодные сведения либо изымались и умалчивались, либо изменялись до неузнаваемости.
В своё время откровением стала книга В.В. Вересаева «Пушкин в жизни», благодаря которой поклонники великого поэта смогли убедиться, что автор гениальных стихов в быту был не лишен очень многих человеческих слабостей и недостатков.
Н.А. Некрасов, чья иссеченная кнутом муза звала на подвиги не одно поколение русских революционеров, по свидетельству тончайшего знатока его жизни и творчества К.И. Чуковского имел репутация литературного кулака и барышника.
Об этом открыто говорили Толстой, Тургенев, Герцен и многие другие.
Известный литературовед Б.Я. Бухштаб, оценивая поэзию А.А. Фета, как одну из вершин русской лирики, привёл ряд доказательств в пользу того, что этот апологет чистого искусства был в быту бравым служакой, прижимистым помещиком, удачливым дельцом и реакционером настолько одиозным, что его публичные выступления вызывали смущение даже в рядах его единомышленников.
Долгие годы было принято бранить Ц. Ломброзо за теорию, согласно которой между психической болезнью и творческими возможностями ряда выдающихся писателей, композиторов и художников существовала определенная связь
Но, как говорится, из песни слов не выбросишь.
Психически болели Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, В.М. Гаршин, В. Ван Гог, Ф. Гельдерлин, А. Стриндберг, Р. Шуман и мн. др..
На разных этапах жизни более или менее выраженные признаки нездоровья обнаруживали Н.А. Некрасов, А.А. Фет, И.А. Гончаров, Л.Н. Толстой, А.М. Горький.
Стоит ли об этом писать. Противники обычно ссылаются на оброненную В.В. Маяковским фразу: «Я поэт, тем и интересен».
С другой стороны неведение порождает самые невероятные допущения:
– Слышали, тот болел. И этот! Сам читал. У Белинского… А нам
говорили… Верь после этого людям.
Поэтому будет честнее, говоря о том или ином большом человеке, не
препарировать его биографию, не утаивать те или иные, не удовлетворяющие кого-то куски; а показать, как вопреки всему, в том числе болезни, дурному характеру, каким-то, может быть не очень почтенным (и такое бывает) свойствам личности он стал творцом.
Ни об одном большом писателе не говорили, так много и по-разному, как о Гоголе.
О его жизни, болезни и самой смерти сложилось превеликое множество разнообразных суждений.
Посильную лепту внесли современники писателя, как знавшие его близко, так и понаслышке. Друзья, родственники, случайные мимолетные знакомые.
Позднее, о нём писали литературоведы, психологи, психиатры.
Черты характера Гоголя, его трудно объяснимые, подчас, поступки пытались связать с самыми разнообразными причинами.
Много написано о болезни Гоголя.
Не вполне ясны обстоятельства его смерти. Пишут, будто он был похоронен живым, находясь в состоянии летаргического сна.
Перед вами ещё одна попытки приоткрыть покров тайны второе столетие скрывающий многие обстоятельства болезни и смерти великого писателя.

Как правило, изучая ту или иную болезнь, обращают внимание на особенности генеалогического древа. Занимаются поисками сходной патологии у близких и дальних родственников.
Родословная Гоголя весьма интересна.
Его отец Василий Афанасьевич был веселым общительным человеком с несомненными литературными задатками.
Он писал пьесы и ставил их на сцене любительского театра своего соседа и дальнего родственника отставного екатерининского вельможи Д.П. Трощинского
Судя по всему, В.А. Гоголь болел туберкулезом. В пользу этого говорит многомесячная лихорадка, по поводу которой он лечился у знаменитого в ту пору доктора М. Я. Трохимовского.
За несколько дней до смерти у Василия Афанасьевича пошла горлом кровь.
Среди родственников Гоголя по материнской линии было много странных, мистически настроенных и просто психически больных людей.
Сама Марья Ивановна Гоголь обладала крайней впечатлительностью, была мнительна.
По словам ближайшего друга писателя А.С. Данилевского, она приписывала своему сыну «…все новейшие изобретения (пароходы, железные дороги) и… рассказывала об этом всем при каждом удобном случае».
М.И. Гоголь была нераспорядительна. Дурно вела хозяйство. Имела склонность к покупке не нужных вещей. И отличалась подозрительностью.
Изначально Гоголь не был наделен ни силою, ни здоровьем.
Новорожденным, как пишет один из ранних биографов писателя он «был необыкновенно худ и слаб». Родители долго опасались за его жизнь., лишь по истечении шести недель рискнув перевести его из Великих Сорочинец, где он родился, домой в Яновщину.
Небольшого роста, тщедушный, узкогрудый, с вытянутым лицом и длинным носом Гоголь представлял собою классический пример астенического телосложения.
Этот тип телосложения предрасполагает, как к психическим расстройствам, так и к туберкулёзу.
Недаром Гоголь долго болел «золотухой» – заболеванием, проявления которого современная медицина связывает с хронической туберкулезной инфекцией.
Судя по воспоминаниям соучеников Гоголя по Нежинскому лицею, во многом спорных и противоречивых, он был угрюмым, упрямым, малообщительным, очень скрытным. И вместе с тем, склонным к неожиданным и подчас опасным проделкам.
Из-за этого для части товарищей по лицею Гоголь служил «…объектом забав, острот и насмешек».
Администрация лицея его тоже не особенно одобряла.
Из ведомости о поведении пансионеров, датированной февралем 1824 года можно узнать, что Гоголь был наказан «за неопрятность, шутовство, упрямство и неповиновение».
Учился он плохо. Это подтверждают и соученики, и наставники, и сам писатель.
В одном из писем к матери Гоголь сетовал на то, что он «… целых шесть лет даром».
Страсть к театру, появившаяся у Гоголя в последние годы обучения в лицее, выявила у него несомненное актерское дарование. Это признавали все.
Литературные опыты, напротив, высмеивались лицейскими литераторами. И для большинства последующая слава Гоголя оказалась абсолютной неожиданностью.
О том, что испытывал Гоголь, учась в лицее, можно судить по письму, которое он направил матери, накануне завершения учебы:
– … вряд ли кто вынес столько неблагодарностей, несправедливостей,
глупых смешных притязаний, холодного презрения… У нас почитают меня своенравным, каким-то несносным педантом, думающим, что он умнее всех, что он создан на другой лад от людей. Вы меня называете мечтателем, опрометчивым… Нет, я слишком много знаю людей, чтобы быть мечтателем. Уроки, которые я от них получил, останутся навеки неизгладимыми. И они – верная порука моего счастья.
В дополнение к этим строкам, более приличествующим человеку
пожившему, изломанному жизнью, чем юноше собирающемуся покинуть родительский дом, следует сказать, что Гоголь считал себя «скрытым и недоверчивым» и указывал на парадоксальность своего характера.
По словам Гоголя, в нём была заложена «страшная смесь противоречий, упрямства, дерзкой самонадеянности и самого униженного смирения».
Ему было легче любить «всех вообще», чем каждого в отдельности. Типичная черта шизоидной личности.
– Любить кого-либо особенно, – писал Гоголь, – я мог только из интереса.
Недаром люди, с которыми Гоголь близко общался, сетовали на его капризность, неискренность, холодность, невнимание к хозяевам и трудно объяснимые странности.
Настроение Гоголя было неустойчивым. Приступы уныния и необъяснимой тоски чередовались с веселостью.
– Вообще-то я был характера скорее меланхолического, – писал Гоголь
В.А. Жуковскому, указывая одновременно на «расположение к веселости».
Наблюдательный Пушкин назвал Гоголя «веселым меланхоликом».
Гоголь был невысокого мнения о своем характере. Более того, он рассматривал своё творчество, как одну из возможностей избавления от наиболее неприятных ему черт.
– Я стал наделять, – писал Гоголь в «Избранных местах из переписки с
друзьями», – своих героев сверх их собственных гадостей собственной дрянью. Вот как это делалось: взявши дурное свойство моё, я преследовал его в другом звании и на другом поприще, старался себе изобразить его в виде смертельного врага, нанесшего мне самое чувствительное оскорбление, преследовал его злобой, насмешкой и всем чем попало.
Идентификация своего «я» с литературными героями изображена Гоголем совершенно в духе Фрейда. Ещё одно подтверждение того, что все открытия имели своих предтеч.
По выражению С.Т. Аксакова Гоголь вёл «строго монашеский образ жизни».
У него не было ни жены, ни любовницы.
Предложение сделанное им весной 1850 года Анне Михайловне Виельгорской, было совершенно неожиданным. И отказ мало расстроил его.
Существует упоминание о таинственной незнакомке, женщине-вамп, произведшей на молодого Гоголя, только что приехавшего из провинции в Петербург, «ужасное и невыразимое впечатление». И побудившей его силою удивительных чар к бегству из России.
Вся эта история, как считают специалисты, занимавшиеся жизнью и творчеством Гоголя, выдумана им от начала до конца с одной лишь целью, как-то объяснить матери и окружающим свой неожиданный отъезд заграницу и трату высланных на уплату долга денег.
По сути же круг женщин, с которыми общался Гоголь, состоял из лиц, жаждавших духовной пищи и видевших в Гоголе учителя и наставника.
Следует упомянуть, что Гоголь был большим любителем острот, подчас, как выразился кто-то из приятелей, «не совсем опрятных» и соленых анекдотов, которые он рассказывал с большим мастерством и наслаждением в любом обществе, расположенном его слушать
– Любимый род его рассказов, – писал кн. Урусов, – были скабрезные
анекдоты, причем рассказы эти отличались не столько эротической чувствительностью, сколько комизмом во вкусе Рабле. Это было малороссийское сало, посыпанное крупной аристофановской солью.
Описание любовных сцен в произведениях Гоголя встречается редко. Они явно не принадлежат к числу лучших страниц вышедших из-под страниц писателя.
Более того, многие его герои отзываются о представительницах прекрасного пола весьма неодобрительно. На манер Солопия Черевика из «Сорочинской ярмарки». Его сакраментальной реплике мог бы позавидовать любой женофоб:
– Господи Боже мой… И так много всякой дряни на свете, а ты ещё и
жинок наплодил!

В течение почти всей жизни Гоголь жаловался на боли в желудке, сочетавшиеся с запорами, болями в кишечнике и всем тем, что он в письме к Пушкину именовал «геморроидальными добродетелями».
– Чувствую хворость в самой благородной части тела, – в желудке. Он
бестия почти не варит вовсе, – писал Гоголь из Рима весной 1837 года своему приятелю Н.Я. Прокоповичу.
Ему же осенью 1837 года:
– Желудок мой гадок до невозможной степени и отказывается
решительно варить… Геморроидальные мои запоры… начались опять
и, поверишь ли, что если не схожу на двор, то в продолжении всего дня чувствую, что на мой мозг, как бы надвинулся какой-то колпак,
который препятствует мне думать, и туманит мой мозг.
Работа желудка занимала Гоголя до чрезвычайности.
Притом, что Гоголь от природы обладал хорошим аппетитом, с которым он
не умел и, судя по всему, не считал нужным бороться.
Обед, как утверждает А.С. Данилевский, Гоголь именовал «жертвоприношением», а содержателей ресторанов называл «жрецами».
Гоголь любил поговорить о своем желудке Он полагал, общее заблуждение всех ипохондриков, что эта тема интересна не только им самим, но и окружающим.
– Мы жили в его желудке, – писала княжна В.Н. Репнина.
В воспоминаниях знавших Гоголя близко людей упоминается также, что
писатель постоянно мерз, у него опухали руки и ноги.
Ещё были состояния, которые Гоголь именовал то припадками, то обморо-
ками, то переворотами.
– Болезнь моя выражается, – сообщал Гоголь своей ученице М.П. Бала-
биной, – такими страшными припадками, каких никогда ещё со мной не было… я почувствовал… поступившее к сердцу волнение… потом следовали обмороки, наконец, совершенно сомнамбулическое состояние.
В своём завещании Гоголь писал, что на него «находили… минуты жизнен-
ного онемения, сердце и пульс переставали биться».
Это состояния сопровождались выраженным чувством страха.
Гоголь очень боялся, что во время этих приступов его сочтут мертвым и похоронят заживо.
– … тела моего не погребать, – писал он в своём завещании, – до тех пор
пока не покажутся явные признаки разложения.
Большинство наблюдавших Гоголя врачей видело в нём ипохондрика.
– Несчастный ипохондрик, – жаловался знакомым известный московский
врач А.И. Овер, – не приведи Бог его лечить, это ужасно.
В воспоминаниях С.Т. Аксакова, относящихся к 1832 года, упоминается,
что во время совместного путешествия Гоголь «… начал жаловаться на болезни… и сказал, что болен неизлечимо».
Когда же С.Т. Аксаков спросил, в чём именно заключается его болезнь, Го-
голь ответил, что «причина его болезни находится в кишках».
Об этом же в письме к брату пишет Н.В. Языков:
– Гоголь рассказывал мне о странностях своей, вероятно мнимой болезни,
в нём де находятся зародыши всех возможных болезней, также и об особенностях устройства головы своей и неестественности положения желудка. Его будто осматривали в Париже знаменитые врачи, и нашли, что желудок его вверх дном.
П.В. Анненков живший с Гоголем в Риме в 1841 году, также указывал на то,
что Гоголь «… имел особенный взгляд на свой организм и полагал, что устроен совсем иначе, чем другие люди».

Периодическим спадам настроения Гоголь был подвержен с юных лет.
– … на меня находили припадки тоски, – писал Гоголь, – мне самому не
объяснимые.
Первый клинически очерченный приступ депрессии, отнявший у писателя, «почти год жизни» был отмечен в 1834 году.
Начиная с 1837 года приступы, различные по продолжительности и тяжести, отмечаются регулярно. В части своей, они были не вполне очерчены. Их начало, и конец просматривались неотчетливо. Терялись в других присущих Гоголю характерологических свойствах и качествах.
Гоголь жаловался на тоску, «которой нет описания». И от которой он не знал «куда… деться».
Сетовал, что его «душа… изнывает от страшной хандры». Находится «в каком-то бесчувственном сонном положении».
Из-за этого Гоголь не мог не только творить, но и думать.
Отсюда жалобы на «затмение памяти и «странное бездействие ума».
– В этой голове – писал Гоголь в январе 1842 года М.П. Балабиной, –
Нет ни одной мысли, и если вам нужен болван для того, чтобы надевать вашу шляпку или чепчик, я весь теперь к вашим услугам.
Во время приступов депрессии Гоголь больше чем обычно жаловался на «
желудочное расстройство и «остановившееся пищеварение».
Его мучили «перевороты», от которых было «сильно растерзано всё внут-
ри».
Он сильно зяб, худел, отекал и «терял обычный цвет лица и тела».
– Сверх исхудания необыкновенные боли во всем теле, – писал Гоголь
графу А.И. Толстому в 1845 году, – тело моё дошло до страшных охладеваний, ни днём, ни ночью я ничем не мог согреться. Лицо моё всё пожелтело, а руки распухли и были ничем не согреваемый лёд.
Летом же этого года он пишет В.А. Жуковскому:
– По телу моему можно теперь проходить курс анатомии: до такой степе-
ни оно высохло и сделалось кожа да кости.
Ощущение тяжелой болезни не оставляло Гоголя.
Начиная с 1836 года работоспособность начала падать. Творчество требовало от Гоголя неимоверных изнуряющих его усилий.
Он писал в «Авторской исповеди»:
– Несколько раз упрекаемый в не деятельности я принимался за перо, хо
тел насильно заставить себя написать что-нибудь вроде небольшой повести или какое-нибудь литературное произведение и не мог произвести ничего. Усилия мои почти всегда оканчивались болезнью, страданием и, наконец, такими припадками, вследствие которых нужно было продолжительно отложить всякое занятие.
У Гоголя изменилось отношение к жизни и к её ценностям..
Он начал уединяться, потерял интерес к близким, обратился к религии.
Его вера стала чрезмерной, подчас неистовой, исполненной неприкрытой мистики.
Приступы «религиозного просветления» сменялись страхом и отчаянием..
Они побуждали Гоголя к исполнению христианских «подвигов».
Один из них – измождение тела, привел Гоголя к гибели.
Гоголю не давали покоя мысли о его греховности.
Поиски путей спасения заняли его целиком. Он обнаружил у себя дар проповедника. Начал учить других. И был твердо уверен, что не в творчестве, а в нравственных исканиях и проповедях заключен смысл его существования.
– Гоголь, погруженный беспрестанно в нравственные размышления, –
писал С.Т. Аксаков, – начал думать, что он должен и может поучать людей и что поучения его будут полезнее юмористических сочинений. Во всех его письмах начинал звучать тон наставника.
Во время последнего, наиболее тяжелого приступа болезни, развившегося в начале 1852 года, Гоголь умер.

5.
Был ли Гоголь болен психически? И если болен, то чем?
Этот вопрос задавали себе современники писателя. И отвечали на него, в
большинстве случаев, положительно.
– … ехали к нему, – вспоминал И.С. Тургенев, – как к необыкновенному
гениальному человеку, у которого что-то тронулось в голове. Вся Москва была о нём такого мнения.
Предположение о наличии у Гоголя психического заболевания содержится
в известном письме В.Г. Белинского. В воспоминаниях Аксакова.
Наблюдавшие Гоголя врачи находили у него то «нервическое состояние»,
то ипохондрию.
Последний диагноз входил в качестве составной части в распространенную в 40-х года Х1Х столетия классификации психических заболеваний немецкого психиатра В. Гризингера, как подвид подавленности, тоски или меланхолии.
Уже после смерти Гоголя предпринимались неоднократные попытки объяснить психическое состояние Гоголя. Установить тот или иной диагноз.
Часть психиатров, начиная от проф. В. Ф. Чижа, написавшего в 1903 году, что у Гоголя имели место признаки «наследственного помешательства в смысле Мореля», считала его шизофреником
Другая часть предполагала, что Гоголь был болен маниакально-депрессивным психозом.
Опираясь на несомненные приступы депрессии у Гоголя, и те и другие пытаются ограничить их рамками этих, в части своей трудно, диагностируемых и недостаточно четко отделенных друг от друга заболеваний.
Со времен Э. Крепелина и Е. Блейлера, описавших в начале прошлого века шизофрению, в качестве самостоятельного психического заболевания, представления о ней отличались крайним непостоянством.
Границы шизофрении то расширялись до невероятных размеров, вбирая в себя чуть ли не всю психиатрию, и не только её, то сужались почти до полного отрицания.
Всё это не могло отразиться на позиции исследователей болезни Гоголя.
В принципе в поведении больного Гоголя было много такого, что не укладывалось в прокрустово ложе классификации психических заболеваний.
Даже в последние годы оно было продуманным и вполне целесообразным. Пусть не с точки зрения, так называемого здравого смысла. Но с позиции тяжелого ипохондрика, человека подавленного депрессией, боящегося смерти и загробных мук.
В этом контексте вполне понятно обращение к догматам религии, которые обещают кающимся спасение души.
Это был крик отчаяния. Но современники не расслышали его. Не разобрались в полной мере. И не пришли на помощь.
– Я почитаюсь загадкой для всех, – писал Гоголь в одном из своих писем.
– Никто не разгадал меня совершенно
Эти слова писателя в полной мере могут быть отнесены и к его болезни.

Обстоятельства смерти Гоголя загадочны и до конца не выяснены
Существует несколько версий. Одна из них основывается на причинах сугубо духовного свойства и принадлежит сыну С.Т. Аксакова Ивану.
– … жизнь Гоголя сгорела от постоянной душевной муки, от беспрерыв-
ных духовных подвигов, от тщетных усилий отыскать обещанную им светлую сторону, от необъятности творческой деятельности, вечно происходившей в нём и вмещавшейся в таком скудельном сосуде… Сосуд не выдержал. Гоголь умер без особенной болезни.
Врачи, приглашенные к умирающему Гоголю, нашли у него тяжелые
желудочно-кишечные расстройства.
Говорили о «катаре кишек», который перешел в «тиф». О неблагоприят-
но протекавшем гастроэнтерите. И, наконец, о «несварении желудка», осложнившегося «воспалением».
Уже позднее, большинство исследователей, вне зависимости от их диаг-
ностических пристрастий, считало, что Гоголь умер вследствие физического истощения, вызванного голодовкой на фоне тяжелейшего приступа депрессии.
Ничего не предвещало драматического развития событий. Зимой 1851-52
гг. Гоголь чувствовал себя не вполне здоровым. Жаловался, по обыкновению на слабость и расстройство нервов. Но не более того.
В целом же он был довольно бодр, деятелен и не чуждался житейских
радостей.
Доктор А.Т Тарасенков, бывший в гостях вместе с Гоголем 25 января 1852 года писал:
– Перед обедом он выпил полынной водки, похвалил её; потом с удовольствием закусывал и после этого сделался подобрее, перестал ежиться; за обедом прилежно ел и стал разговорчивее.
Состояние Гоголя изменилось 26 января 1852 года. Ухудшению состояния предшествовала смерть Е.М. Хомяковой, бывшей в числе близких друзей писателя.
Её непродолжительная болезнь, неожиданная смерть, тягостная процедура похорон повлияли на психическое состояние Гоголя. Усилили его никогда полностью не оставлявший страх смерти..
Гоголь начал уединяться. Перестал принимать посетителей. Много молился. Почти ничего не ел.
Священник, к которому Гоголь обратился 7 февраля с просьбой исповедать его, заметил, что писатель еле держится на ногах.
Близким Гоголь говорил о своей греховности. Он полагала, что в его произведениях имелись места, дурно влияющие на нравственность читателей.
Эти мысли стали особо значимыми после беседы с Ржевским протоиреем Матвеем Константиновским, обладавшим, по словам В.В. Набокова « красноречием Иоанна Златоуста при самом темном средневековом изуверстве».
Матвей Константиновский пугал Гоголя картинами страшного суда и призывал к покаянию перед лицом смерти.
В ночь с 8 на 98 февраля Гоголь слышал голоса, говорившие ему, что он скоро умрет.
Вскоре после этого он сжег рукопись второго тома «Мертвых душ».
Перед этим Гоголь пытался отдать бумаги гр. А.П. Толстому. Но тот отказался взять, дабы не укреплять Гоголя в мысли о скорой смерти.
После 12 февраля состояние Гоголя резко ухудшилось.
Слуга А.П. Толстого, в доме которого Гоголь жил, обратил внимание хозяина на то, что Гоголь двое суток провел на коленях перед иконой. Без воды и пищи.
Выглядел он изможденным и подавленным.
А.П. Тарасенков, посетивший Гоголя в эти дни, писал:
– Увидев его, я ужаснулся. Не прошло и месяца, как я с ним вместе обе
дал; он казался мне человеком цветущего здоровья, бодрым, свежим, крепким, а теперь предо мною был человек как бы изнуренный до крайности чахоткой или доведенный каким-либо продолжительным истощением до необыкновенного изнеможения. Всё его тело до чрезвычайности похудело; глаза сделались тусклы и впалы, лицо совершенно осунулось, щеки ввалились, голос ослаб, язык с трудом шевелился, выражение лица стало неопределенное, необъяснимое. Мне он показался мертвецом с первого взгляда… Он сидел, протянув ноги, не двигаясь и даже не переменяя… положения лица; голова его была несколько опрокинута и покоилась на спинке кресел… пульс был ослабленный, язык чистый, но сухой, кожа имела натуральную теплоту. По всем соображениям видно было, что у него нет горячечного состояния, и неупотребление пищи нельзя было приписать отсутствию аппетита.
Умер Гоголь 21 февраля 1852 года (4 марта 1852 года по н.с.).
Вплоть до последних минут он был в сознании, узнавал окружающих, но
отказывался отвечать на вопросы. Часто просил пить
Его лицо, по словам А.Т. Тарасенкова было «… спокойно… мрачно». И не выражало «… ни досады, ни огорчения, ни удивления, ни сомнения».
Лечение Гоголя не было адекватным.
Частично это было связано с негативным отношением Гоголя к лечению вообще («Ежели будет угодно Богу, чтобы я жил ещё – буду жив…).
Врачи, приглашенные к Гоголю, не только, в силу избранной ими тактики лечения, не могли улучшить его состояние; но из-за активного неприятия Гоголем лечения, вредили.
А.Т. Тарасенков, невропатолог, занимавшийся также вопросами психиатрии, полагал, что вместо назначения слабительного и кровопускания, следовало бы заняться укреплением организма ослабленного больного, вплоть до искусственного кормления.
Однако «неопределительные отношения между медиками» не позволили ему повлиять на лечебный процесс. И он счел для себя невозможным «впутываться в распоряжения врачебные».
В очерке «Николай Гоголь» В.В. Набоков разражается по этому поводу гневной филиппикой:
– … с ужасом читаешь до чего нелепо, и жестоко обходились лекари с
жалким беспомощным телом Гоголя, хоть он молил только об одном, чтобы его оставили в покое… Больной стонал, плакал, беспомощно сопротивлялся, когда его иссохшееся тело тащили в глубокую деревянную бадью, он дрожал, лежа голый на кровати и просил, чтобы сняли пиявок, – они свисали у него с носа и полпадали в рот. Снимите, – стонал он, судорожно силясь их смахнуть, так что за руки его пришлось держать здоровенному помощнику жирного Овера.

Гоголя похоронили 24 февраля 1852 года на кладбище Данилового мона-
стыря в Москве.
На памятнике было высечено изречение пророка Иеремии:
– Горьким словам моим посмеются.
Во многом непонятные и в силу этого загадочные обстоятельства смерти
Гоголя породили массу слухов. Наиболее устойчивым был слух, что Гоголя похоронили заживо то ли в состоянии летаргического сна, то ли в каком-то другом напоминающем смерть состоянии.
Свою роль сыграло завещание Гоголя. Гоголь просил не хоронить его « до тех пор, пока не появятся явные признаки разложения»
Он боялся, что его могут посчитать мертвым во время одного из приступов «жизненного онемения».
Возможно, были ещё какие-то моменты, какие-то подспудные толчки и поводы.
Потом слухи иссякли и ничем не обнаруживали себя вплоть до 31 мая 1931 года.
В этот день прах писателя был перенесен с кладбища, подлежавшего уничтожению Данилового монастыря на Новодевичье кладбище.
Как водится, эксгумация останков была произведена без соблюдения должных правил.
Акт вскрытия могилы не пошел дальше констатации самого факта и не содержал существенных деталей.
Присутствующие при этом члены комиссии – известные писатели и литературоведы, в своих последующих воспоминаниях, подтвердили справедливость популярной среди следователей поговорки, – врёт, как очевидец.
По одной версии Гоголь лежал в гробу, как и положено покойнику. Сохранились даже остатки сюртука. Часть которого писатель Лидин якобы использовал для оформления обложки принадлежавшего ему экземпляра поэмы «Мертвые души»
По другой – в гробу не было черепа. Эта версия преформирована в романе М.Ф. Булгакова «Мастер и Маргарита»
Как известно председателя Массолита Берлиоза похоронили без головы, которая в самый ответственный момент исчезла.
И, наконец, в гробу вообще ничего не нашли. Зато в могиле обнаружили сложную вентиляционную систему. На случай воскрешения…
То, что в биографиях больших писателей реалии соседствуют с самым отчаянным вымыслом, общеизвестно.
Им приписывают слова, которые они говорили; поступки, которых в действительности не было и высокие помыслы, увы, ничем себя, в части случаев, не проявившие.
Гоголь в этом смысле не был исключением. Ну а в том, что вымыслы приобрели именно эту, а не какую-нибудь другую форму, нет ничего удивительного. И в том, что они зажили самостоятельной жизнью, тоже.
Стоит только вспомнить коллежского асессора Ковалева, чей нос оставил своего владельца и начал жить независимо и даже вполне успешно. И, вообще, был «сам по себе»

Болезнь погубила талант Гоголя. С этим не спорят. Существует множество доказательств, которые венчает трагический эпизод сожжения второго тома «Мертвых душ».
Есть и другая версия, Не столь известная и далеко не бесспорная.
Своим талантом, во всяком наиболее яркими её проявлениями Гоголь обязан этой же болезни.
Такое утверждение нуждается в объяснении.
Начало творчества и его бурный расцвет пришлись на молодые годы.
Никогда позднее ему не писалось так легко. Никогда больше у него не было ощущения поразительной гармонии между задуманным и его осуществлением. Это мучило Гоголя всю жизнь.
– Виноват я разве был в том, – писал Гоголь в авторской исповеди, – что
не в силах был повторить то же, что говорил и писал в мои юношеские годы.
Об этом же писал один из исследователей жизни и творчества Гоголя В.
Шенрок:
– Гоголь напрасно ждал годами потрясающего лиризма, потому, что все
захватывающие душу места его поэзии вырывались из его души в первых черновых набросках… хотя и подвергались потом переработке.
Период творческого подъема Гоголя совпадает с периодом активности, не всегда оправданной и понятной. С душевным подъемом.
Это и неожиданная поездка в Любек. И частые смены мест службы. И попытки проявить себя то в одном, то в другом виде искусств.
Гоголь поступал в театр, пытался учиться живописи.
Здесь и «желание сказать ещё не сказанное свету». И исполненное удивительное экспрессии обращение к своему гению:
– О, не разлучайся со мной! Живи на земле со мною хоть два часа каждый
день, как прекрасный брат мой. Я совершу…совершу! Жизнь кипит во мне. Труды мои будут вдохновенны. Над ними будет веять недоступное земное божество! Я совершу… О, поцелуй и благослови меня!
Если сопоставить даты задуманного и написанного Гоголем и даты творче-
ского застоя с общим настроением писем – наиболее достоверным индикатором его эмоциональной жизни, то обращает на себя внимание одна закономерность.
Творческим успехам сопутствовало ощущение приподнятости, напора и
удивительной энергии; застою – снижение настроения и ипохондрические стенания.
Под психическим заболеваниям Гоголя, обычно, понимают приступы де-
прессии, которым писатель был подвержен в течение многих лет.
Депрессивные состояния, психиатрам это хорошо известно, чередуются с маниакальными..
Маниакальный состояниям свойственны подъем настроения, двигательная и психическая активность.
Их выраженность варьирует. Это может быть достигающее степени неистовства возбуждение, безудержное веселье, скачка идей. И, не всегда заметные для окружающих, но невероятно значимые для больного духовное раскрепощение и подъём, питающие любую активность, в том числе творческую.
Для людей одаренных эти обретенные качества позволяют достигать любых вершин. Тому есть много впечатляющих примеров в истории литературы и искусства.
Генетическая связь между периодом, увы, не продолжительным, духовного подъема у Гоголя и последующими депрессиями несомненна. Она заложена в структуре его болезни.
Без преувеличения можно сказать, что вся последующая жизнь Гоголя пошла под знаком напряженного ожидания возвращения светлых минут творчества.
– Бог отъял на долгое время от меня способность писать и творить, – пи-
сал Гоголь. – От болезни ли держит меня такое состояние, или же болезнь рождается именно от него, что я наделал насилие самому себе возвести дух на потребное для творения состояние… во всяком случае, я думал о лечении своем только в том значении, чтобы недуги уменьшались, возвратилось бы в душе животворные минуты творить и обратить в слово творимое.
Тайна болезни и смерти Гоголя ушла вмести с ним.
Творения Гоголя бессмертны.

www.proza.ru