М.А.Булгаков
МАСТЕР И МАРГАРИТА

Когда в приемную знаменитой психиатрической клиники, недавно отстроенной под Москвой на берегу реки, вошел человек с острой бородкой и облаченный в белый халат, была половина второго ночи. Трое санитаров не спускали глаз с Ивана Николаевича, сидящего на диване. Тут же находился и крайне взволнованный поэт Рюхин. Полотенца, которыми был связан Иван Николаевич, лежали грудой на том же диване. Руки и ноги Ивана Николаевича были свободны.

Увидев вошедшего, Рюхин побледнел, кашлянул и робко сказал:

Доктор поклонился Рюхину, но, кланяясь, смотрел не на него, а на Ивана Николаевича.

Тот сидел совершенно неподвижно, со злым лицом, сдвинув брови, и даже не шевельнулся при входе врача.

— Вот, доктор, — почему-то таинственным шепотом заговорил Рюхин, пугливо оглядываясь на Ивана Николаевича, — известный поэт Иван Бездомный. вот, видите ли. мы опасаемся, не белая ли горячка.

— Сильно пил? — сквозь зубы спросил доктор.

— Нет, выпивал, но не так, чтобы уж.

— Тараканов, крыс, чертиков или шмыгающих собак не ловил?

— Нет, — вздрогнув, ответил Рюхин, — я его вчера видел и сегодня утром. Он был совершенно здоров.

— А почему в кальсонах? С постели взяли?

— Он, доктор, в ресторан пришел в таком виде.

— Ага, ага, — очень удовлетворенно сказал доктор, — а почему ссадины? Дрался с кем-нибудь?

— Он с забора упал, а потом в ресторане ударил одного. И еще кое-кого.

— Так, так, так, — сказал доктор и, повернувшись к Ивану, добавил: — Здравствуйте!

— Здорово, вредитель! — злобно и громко ответил Иван.

Рюхин сконфузился до того, что не посмел поднять глаза на вежливого доктора. Но тот ничуть не обиделся, а привычным, ловким жестом снял очки, приподняв полу халата, спрятал их в задний карман брюк, а затем спросил у Ивана:

— Сколько вам лет?

— Подите вы все от меня к чертям, в самом деле! — грубо закричал Иван и отвернулся.

— Почему же вы сердитесь? Разве я сказал вам что-нибудь неприятное?

— Мне двадцать три года, — возбужденно заговорил Иван, — и я подам жалобу на вас всех. А на тебя в особенности, гнида! — отнесся он отдельно к Рюхину.

— А на что же вы хотите пожаловаться?

— На то, что меня, здорового человека, схватили и силой приволокли в сумасшедший дом! — в гневе ответил Иван.

Здесь Рюхин всмотрелся в Ивана и похолодел: решительно никакого безумия не было у того в глазах. Из мутных, как они были в Грибоедове, они превратились в прежние, ясные.

«Батюшки! — испуганно подумал Рюхин, — да он и впрямь нормален? Вот чепуха какая! Зачем же мы, в самом деле, сюда-то его притащили? Нормален, нормален, только рожа расцарапана. «

— Вы находитесь, — спокойно заговорил врач, присаживаясь на белый табурет на блестящей ноге, — не в сумасшедшем доме, а в клинике, где вас никто не станет задерживать, если в этом нет надобности.

Иван Николаевич покосился недоверчиво, но все же пробурчал:

— Слава те господи! Нашелся наконец хоть один нормальный среди идиотов, из которых первый — балбес и бездарность Сашка!

— Кто этот Сашка-бездарность? — осведомился врач.

— А вот он, Рюхин! — ответил Иван и ткнул грязным пальцем в направлении Рюхина.

«Это он мне вместо спасибо! — горько подумал он, — за то, что я принял в нем участие! Вот уж, действительно, дрянь!»

— Типичный кулачок по своей психологии, — заговорил Иван Николаевич, которому, очевидно, приспичило обличать Рюхина, — и притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария. Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, который он сочинил к первому числу! Хе-хе-хе. «Взвейтесь!» да «развейтесь!». А вы загляните к нему внутрь — что он там думает. вы ахнете! — и Иван Николаевич зловеще рассмеялся.

Рюхин тяжело дышал, был красен и думал только об одном, что он отогрел у себя на груди змею, что он принял участие в том, кто оказался на поверку злобным врагом. И главное, и поделать ничего нельзя было: не ругаться же с душевнобольным?!

— А почему вас, собственно, доставили к нам? — спросил врач, внимательно выслушав обличения Бездомного.

— Да черт их возьми, олухов! Схватили, связали какими-то тряпками и поволокли в грузовике!

— Позвольте вас спросить, вы почему в ресторан пришли в одном белье?

— Ничего тут нету удивительного, — ответил Иван, — пошел я купаться на Москва-реку, ну и попятили мою одежу, а эту дрянь оставили! Не голым же мне по Москве идти? Надел что было, потому что спешил в ресторан к Грибоедову.

— Ресторан так называется.

— Ага, — сказал врач, — а почему так спешили? Какое-нибудь деловое свидание?

— Консультанта я ловлю, — ответил Иван Николаевич и тревожно оглянулся.

— Вы Берлиоза знаете? — спросил Иван многозначительно.

— Какой там композитор? Ах да, да нет! Композитор — это однофамилец Миши Берлиоза!

Рюхину не хотелось ничего говорить, но пришлось объяснить.

— Секретаря МАССОЛИТа Берлиоза сегодня вечером задавило трамваем на Патриарших.

— Не ври ты, чего не знаешь! — рассердился на Рюхина Иван, — я, а не ты был при этом! Он его нарочно под трамвай пристроил!

— Да при чем здесь «толкнул»? — сердясь на общую бестолковость, воскликнул Иван, — такому и толкать не надо! Он такие штуки может выделывать, что только держись! Он заранее знал, что Берлиоз попадет под трамвай!

— А кто-нибудь, кроме вас, видел этого консультанта?

— То-то и беда, что только я и Берлиоз.

— Так. Какие же меры вы приняли, чтобы поймать этого убийцу? — тут врач повернулся и бросил взгляд женщине в белом халате, сидящей за столом в сторонке. Та вынула лист и стала заполнять пустые места в его графах.

— Меры вот какие. Взял я на кухне свечечку.

— Вот эту? — спросил врач, указывая на изломанную свечку, лежащую на столе рядом с иконкой перед женщиной.

— Ну да, иконка. — Иван покраснел, — иконка-то больше всего и испугала, — он опять ткнул пальцем в сторону Рюхина, — но дело в том, что он, консультант, он, будем говорить прямо. с нечистой силой знается. и так его не поймаешь.

— Да-с, — продолжал Иван, — знается! Тут факт бесповоротный. Он лично с Понтием Пилатом разговаривал. Да нечего на меня так смотреть! Верно говорю! Все видел — и балкон и пальмы. Был, словом, у понтия Пилата, за это я ручаюсь.

— Ну вот, стало быть, я иконку на грудь пришпилил и побежал.

Вдруг часы ударили два раза.

— Эге-ге! — воскликнул Иван и поднялся с дивана, — два часа, а я с вами время теряю! Я извиняюсь, где телефон?

— Пропустите к телефону, — приказал врач санитарам.

Иван ухватился за трубку, а женщина в это время тихо спросила у Рюхина:

— Холост, — испуганно ответил Рюхин.

— Милиция? — закричал Иван в трубку, — милиция? Товарищ дежурный, распорядитесь сейчас же, чтобы выслали пять мотоциклетов с пулеметами для поимки иностранного консультанта. Что? Заезжайте за мною, я сам с вами поеду. Говорит поэт Бездомный из сумасшедшего дома. Как ваш адрес? — шепотом спросил Бездомный у доктора, прикрывая трубку ладонью, — а потом опять закричал в трубку: — Вы слушаете? Алло. Безобразие! — вдруг завопил Иван и швырнул трубку в стену. Затем он повернулся к врачу, протянул

ему руку, сухо сказал «до свидания» и собрался уходить.

— Помилуйте, куда же вы хотите идти? — заговорил врач, вглядываясь в глаза Ивана, — глубокой ночью, в белье. Вы плохо чувствуете себя, останьтесь у нас!

— Пропустите-ка, — сказал Иван санитарам, сомкнувшимся у дверей. — Пустите вы или нет? — страшным голосом крикнул поэт.

Рюхин задрожал, а женщина нажала кнопку в столике, и на его стеклянную поверхность выскочила блестящая коробочка и запаянная ампула.

— Ах так?! — дико и затравленно озираясь, произнес Иван, — ну ладно же! Прощайте. — и головою вперед он бросился в штору окна. Раздался удар, но небьющиеся стекла за шторою выдержали его, и через мгновение Иван забился в руках у санитаров. Он хрипел, пытался кусаться, кричал:

— Так вот вы какие стеклышки у себя завели. Пусти! Пусти, говорю!

Шприц блеснул в руках у врача, женщина одним взмахом распорола ветхий рукав толстовки и вцепилась в руку с неженской силой. Запахло эфиром. Иван ослабел в руках четырех человек, и ловкий врач воспользовался этим моментом и вколол иглу в руку Ивану. Ивана подержали еще несколько секунд, и потом опустили на диван.

— Бандиты! — прокричал Иван и вскочил с дивана, но был водворен на него опять. Лишь только его отпустили, он опять было вскочил, но обратно уже сел сам. Он помолчал, диковато озираясь, потом неожиданно зевнул, потом улыбнулся со злобой.

— Заточили все-таки, — сказал он, зевнул еще раз, неожиданно прилег, голову положил на подушку, кулак по-детски под щеку, забормотал уже сонным голосом, без злобы: — Ну и очень хорошо. Сами же за все и поплатитесь. Я предупредил, а там как хотите! Меня же сейчас более всего интересует Понтий Пилат. Пилат. — тут он закрыл глаза.

— Ванна, сто семнадцатую отдельную и пост к нему, — распорядился врач, надевая очки. Тут Рюхин опять вздрогнул: бесшумно открылись белые двери, за ними стал виден коридор, освещенный синими ночными лампами. Из коридора выехала на резиновых колесиках кушетка, на нее переложили затихшего Ивана, и он уехал в коридор, и двери за ним замкнулись.

— Доктор, — шепотом спросил потрясенный Рюхин, — он, значит, действительно болен?

— О да, — ответил врач.

— А что же это такое с ним? — робко спросил Рюхин.

— Двигательное и речевое возбуждение. Бредовые интерпретации. Случай, по-видимому, сложный. Шизофрения, надо полагать. А тут еще алкоголизм.

— А что это он все про какого-то консультанта говорит?

— Видел, наверно, кого-то, кто поразил его расстроенное воображение. А может быть, галлюцинировал.

Через несколько минут грузовик уносил Рюхина в Москву. Светало, и свет еще не погашенных на шоссе фонарей был уже не нужен и неприятен. Шофер злился на то, что пропала ночь, гнал машину что есть сил, и ее заносило на поворотах.

Вот и лес отвалился, остался где-то сзади, и река ушла куда-то в сторону, навстречу грузовику сыпалась разная разность: какие-то заборы с караульными будками и штабеля дров, высоченные столбы и какие-то мачты, а на мачтах нанизанные катушки, груды щебня, земля, исполосованная каналами, — словом, чувствовалось, что вот-вот она, Москва, тут же, вон за поворотом, и сейчас навалится и охватит.

Рюхина трясло и швыряло, какой-то обрубок, на котором он поместился, то и дело пытался выскользнуть из-под него. Ресторанные полотенца, подброшенные уехавшими ранее в троллейбусе милиционером и пантелеем, ездили по всей платформе. Рюхин пытался было их собрать, но, прошипев почему-то со злобой: «Да ну их к черту! Что я, в самом деле, как дурак верчусь. » — отшвырнул их ногой и перестал на них глядеть.

Настроение духа у едущего было ужасно. Становилось ясным, что посещение дома скорби оставило в нем тяжелейший след. Рюхин старался понять, что его терзает. Коридор с синими лампами, прилипший к памяти? Мысль о том, что худшего несчастья, чем лишение разума, нет на свете? Да, да, конечно, и это. Но это — так ведь, общая мысль. А вот есть что-то еще. Что же это? Обида, вот что. Да, да, обидные слова, брошенные Бездомным прямо в лицо. И горе не в том, что они обидные, а в том, что в них заключается правда.

Поэт не глядел уже по сторонам, а, уставившись в грязный трясущийся пол, стал что-то бормотать, ныть, глодая самого себя.

Да, стихи. Ему — тридцать два года! В самом деле, что же дальше? — И дальше он будет сочинять по нескольку стихотворений в год. — До старости?

— Да, до старости. — Что же принесут ему эти стихотворения? Славу? «Какой вздор! Не обманывай-то хоть сам себя. Никогда слава не придет к тому, кто сочиняет дурные стихи. Отчего они дурные? Правду, правду сказал! — безжалостно обращался к самому себе Рюхин, — не верю я ни во что из того, что пишу. «

Отравленный взрывом неврастении, поэт покачнулся, пол под ним перестал трястись. Рюхин поднял голову и увидел, что они уже в Москве и, более того, что над Москвой рассвет, что облако подсвечено золотом, что грузовик его стоит, застрявши в колонне других машин у поворота на бульвар, и что близехонько от него стоит на постаменте металлический человек, чуть наклонив голову, и безразлично смотрит на бульвар.

Какие-то странные мысли хлынули в голову заболевшему поэту. «Вот пример настоящей удачливости. — тут Рюхин встал во весь рост на платформе грузовика и руку поднял, нападая зачем-то на никого не трогающего чугунного человека, — какой бы шаг он ни сделал в жизни, что бы ни случилось с ним, все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не понимаю. Что-нибудь особенное есть в этих словах: «Буря мглою. «? Не понимаю. Повезло, повезло! — вдруг ядовито заключил Рюхин и почувствовал, что грузовик под ним шевельнулся, — стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие. «

Колонна тронулась. Совершенно больной и даже постаревший поэт не более чем через две минуты входил на веранду Грибоедова. Она уже опустела. В углу допивала какая-то компания, и в центре ее суетился знакомый конферансье в тюбетейке и с бокалом «Абрау» в руке.

Рюхин, обремененный полотенцами, был встречен Арчибальдом Арчибальдовичем очень приветливо и тотчас избавлен от проклятых тряпок. Не будь Рюхин так истерзан в клинике и на грузовике, он, наверно, получил бы удовольствие, рассказывая о том, как все было в лечебнице, и украшая этот рассказ выдуманными подробностями. Но сейчас ему было не до того, а кроме того, как ни мало был наблюдателен Рюхин, — теперь, после пытки в грузовике, он впервые остро вгляделся в лицо пирата и понял, что тот хоть и задает вопросы о Бездомном и даже восклицает «Ай-яй-яй!», но, по сути дела, совершенно равнодушен к судьбе Бездомного и ничуть его не жалеет. «И молодец! И правильно!» — с цинической, самоуничтожающей злобой подумал Рюхин и, оборвав рассказ о шизофрении, попросил:

— Арчибальд Арчибальдович, водочки бы мне.

Пират сделал сочувствующее лицо, шепнул:

— Понимаю. сию минуту. — и махнул официанту.

Через четверть часа Рюхин, в полном одиночестве, сидел, скорчившись над рыбцом, пил рюмку за рюмкой, понимая и признавая, что исправить в его жизни уже ничего нельзя, а можно только забыть.

www.vehi.net

Глава 6. Шизофрения, как и было сказано

Связанного Ивана Бездомного привозят в психушку. Там к нему подходит доктор, осведомляясь у Рюхина: сильно пил? – и удовлетворённо кивая, узнав, что Иван пришёл в ресторан в кальсонах.

«Здорово, вредитель!» – приветствует доктора Иван и грозит подать «на всех» жалобу. Рюхин вдруг потрясённо замечает, что Бездомный, кажется, совсем не пьян. Иван же с ненавистью обзывает Рюхина «балбесом, бездарностью и типичным кулачком, маскирующимся под пролетария». «Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, которые он сочинил к первому маю! Взвейтесь да развейтесь – а вы внутрь к нему загляните!»

Мастер и Маргарита. Фильм. 2-я серия

Доктор продолжает опрашивать Ивана. Тот объясняет: пришёл голым в ресторан, так как всю одежду «попятили», пока он купался в Москве-реке. «А почему так спешили?» – «Я ловлю консультанта! Он сегодня вечером Мишу Берлиоза под трамвай пристроил, я сам видел!» – «Толкнул?» – «Да причём здесь «толкнул». Он такие штуки может выделывать, что ему и толкать не нужно! Он с нечистой силой знается, поэтому я и взял свечку с иконкой. Он лично с Понтием Пилатом разговаривал, я ручаюсь».

Иван вдруг бросается к телефону. Врач не препятствует. «Милиция? – кричит Иван в трубку. – Говорит поэт Бездомный из сумасшедшего дома. Распорядитесь выслать пять мотоциклетов с пулеметами для поимки иностранного консультанта!»

Позвонив, Иван хочет уходить из больницы, но по знаку врача его хватают санитары. Медсестра делает поэту укол. Иван тут же засыпает. Доктор велит поместить его в отдельную палату № 117. Объясняет Рюхину: диагноз – по-видимому, шизофрения, отягчённая алкоголизмом…

Ранним утром грузовик везёт Рюхина в Москву. Он сидит в кузове, злой и раздражённый. Вспоминает обидные слова Ивана про свои стихи. Сознаёт в душе: Иван прав. Сокрушается: почему так везло в поэзии не ему, а Пушкину? Что особого в словах: «Буря мглою…»

Рюхина довозят до дома Грибоедова. Директор ресторана Арчибальд встречает его приветливо, наливает водочки. Рюхин пьёт в полном одиночестве, скорчившись над рыбцом…

© Автор текста – Русская историческая библиотека. На нашем сайте вы можете прочитать полный текст 6-й главы «Мастера и Маргариты» и краткое содержание всего романа в одной статье. Для перехода к краткому содержанию предыдущей / следующей главы романа пользуйтесь кнопками Назад / Вперёд ниже текста статьи

rushist.com

Михаил Булгаков

Глава 6. Шизофрения, как и было сказано

− Вот, доктор, − почему-то таинственным шепотом заговорил Рюхин, пугливо оглядываясь на Ивана Николаевича, − известный поэт Иван Бездомный… вот, видите ли… мы опасаемся, не белая ли горячка…

− Сильно пил? − сквозь зубы спросил доктор.

− Нет, выпивал, но не так, чтобы уж…

− Тараканов, крыс, чертиков или шмыгающих собак не ловил?

− Нет, − вздрогнув, ответил Рюхин, − я его вчера видел и сегодня утром. Он был совершенно здоров…

− А почему в кальсонах? С постели взяли?

− Он, доктор, в ресторан пришел в таком виде…

− Ага, ага, − очень удовлетворенно сказал доктор, − а почему ссадины? Дрался с кем-нибудь?

− Он с забора упал, а потом в ресторане ударил одного… И еще кое-кого…

− Так, так, так, − сказал доктор и, повернувшись к Ивану, добавил: − Здравствуйте!

− Здорово, вредитель! − злобно и громко ответил Иван.

− Сколько вам лет?

− Подите вы все от меня к чертям, в самом деле! − грубо закричал Иван и отвернулся.

− Почему же вы сердитесь? Разве я сказал вам что-нибудь неприятное?

− Мне двадцать три года, − возбужденно заговорил Иван, − и я подам жалобу на вас всех. А на тебя в особенности, гнида! − отнесся он отдельно к Рюхину.

− А на что же вы хотите пожаловаться?

− На то, что меня, здорового человека, схватили и силой приволокли в сумасшедший дом! − в гневе ответил Иван.

«Батюшки! − испуганно подумал Рюхин, − да он и впрямь нормален? Вот чепуха какая! Зачем же мы, в самом деле, сюда-то его притащили? Нормален, нормален, только рожа расцарапана…»

− Вы находитесь, − спокойно заговорил врач, присаживаясь на белый табурет на блестящей ноге, − не в сумасшедшем доме, а в клинике, где вас никто не станет задерживать, если в этом нет надобности.

− Слава те господи! Нашелся наконец хоть один нормальный среди идиотов, из которых первый − балбес и бездарность Сашка!

− Кто этот Сашка-бездарность? − осведомился врач.

− А вот он, Рюхин! − ответил Иван и ткнул грязным пальцем в направлении Рюхина.

Тот вспыхнул от негодования.

«Это он мне вместо спасибо! − горько подумал он, − за то, что я принял в нем участие! Вот уж, действительно, дрянь!»

− Типичный кулачок по своей психологии, − заговорил Иван Николаевич, которому, очевидно, приспичило обличать Рюхина, − и притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария. Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, который он сочинил к первому числу!

Хе-хе-хе… «Взвейтесь!» да «развейтесь!»… А вы загляните к нему внутрь − что он там думает… вы ахнете! − и Иван Николаевич зловеще рассмеялся.

− А почему вас, собственно, доставили к нам? − спросил врач, внимательно выслушав обличения Бездомного.

− Да черт их возьми, олухов! Схватили, связали какими-то тряпками и поволокли в грузовике!

− Позвольте вас спросить, вы почему в ресторан пришли в одном белье?

− Ничего тут нету удивительного, − ответил Иван, − пошел я купаться на Москва-реку, ну и попятили мою одежу, а эту дрянь оставили! Не голым же мне по Москве идти? Надел что было, потому что спешил в ресторан к Грибоедову.

Врач вопросительно посмотрел на Рюхина, и тот хмуро пробормотал:

− Ресторан так называется.

− Ага, − сказал врач, − а почему так спешили? Какое-нибудь деловое свидание?

− Консультанта я ловлю, − ответил Иван Николаевич и тревожно оглянулся.

− Вы Берлиоза знаете? − спросил Иван многозначительно.

− Какой там композитор? Ах да, да нет! Композитор − это однофамилец Миши Берлиоза!

− Секретаря МАССОЛИТа Берлиоза сегодня вечером задавило трамваем на Патриарших.

− Не ври ты, чего не знаешь! − рассердился на Рюхина Иван, − я, а не ты был при этом! Он его нарочно под трамвай пристроил!

− Да при чем здесь «толкнул»? − сердясь на общую бестолковость, воскликнул Иван, − такому и толкать не надо! Он такие штуки может выделывать, что только держись! Он заранее знал, что Берлиоз попадет под трамвай!

− А кто-нибудь, кроме вас, видел этого консультанта?

− То-то и беда, что только я и Берлиоз.

− Так. Какие же меры вы приняли, чтобы поймать этого убийцу? − тут врач повернулся и бросил взгляд женщине в белом халате, сидящей за столом в сторонке. Та вынула лист и стала заполнять пустые места в его графах.

− Меры вот какие. Взял я на кухне свечечку…

− Вот эту? − спросил врач, указывая на изломанную свечку, лежащую на столе рядом с иконкой перед женщиной.

− Ну да, иконка… − Иван покраснел, − иконка-то больше всего и испугала, − он опять ткнул пальцем в сторону Рюхина, − но дело в том, что он, консультант, он, будем говорить прямо… с нечистой силой знается… и так его не поймаешь.

Санитары почему-то вытянули руки по швам и глаз не сводили с Ивана.

− Да-с, − продолжал Иван, − знается! Тут факт бесповоротный. Он лично с Понтием Пилатом разговаривал. Да нечего на меня так смотреть! Верно говорю! Все видел − и балкон и пальмы. Был, словом, у Понтия Пилата, за это я ручаюсь.

− Ну вот, стало быть, я иконку на грудь пришпилил и побежал…

− Эге-ге! − воскликнул Иван и поднялся с дивана, − два часа, а я с вами время теряю! Я извиняюсь, где телефон?

− Пропустите к телефону, − приказал врач санитарам.

− Холост, − испуганно ответил Рюхин.

− Милиция? − закричал Иван в трубку, − милиция? Товарищ дежурный, распорядитесь сейчас же, чтобы выслали пять мотоциклетов с пулеметами для поимки иностранного консультанта. Что? Заезжайте за мною, я сам с вами поеду… Говорит поэт Бездомный из сумасшедшего дома… Как ваш адрес? − шепотом спросил Бездомный у доктора, прикрывая трубку ладонью, − а потом опять закричал в трубку: − Вы слушаете? Алло. Безобразие! − вдруг завопил Иван и швырнул трубку в стену. Затем он повернулся к врачу, протянул ему руку, сухо сказал «до свидания» и собрался уходить.

− Помилуйте, куда же вы хотите идти? − заговорил врач, вглядываясь в глаза Ивана, − глубокой ночью, в белье… Вы плохо чувствуете себя, останьтесь у нас!

− Пропустите-ка, − сказал Иван санитарам, сомкнувшимся у дверей. − Пустите вы или нет? − страшным голосом крикнул поэт.

− Ах так?! − дико и затравленно озираясь, произнес Иван, − ну ладно же! Прощайте… − и головою вперед он бросился в штору окна. Раздался удар, но небьющиеся стекла за шторою выдержали его, и через мгновение Иван забился в руках у санитаров. Он хрипел, пытался кусаться, кричал:

− Так вот вы какие стеклышки у себя завели. Пусти! Пусти, говорю!

− Бандиты! − прокричал Иван и вскочил с дивана, но был водворен на него опять. Лишь только его отпустили, он опять было вскочил, но обратно уже сел сам. Он помолчал, диковато озираясь, потом неожиданно зевнул, потом улыбнулся со злобой.

− Заточили все-таки, − сказал он, зевнул еще раз, неожиданно прилег, голову положил на подушку, кулак по-детски под щеку, забормотал уже сонным голосом, без злобы: − Ну и очень хорошо… Сами же за все и поплатитесь. Я предупредил, а там как хотите! Меня же сейчас более всего интересует Понтий Пилат… Пилат… − тут он закрыл глаза.

− Ванна, сто семнадцатую отдельную и пост к нему, − распорядился врач, надевая очки. Тут Рюхин опять вздрогнул: бесшумно открылись белые двери, за ними стал виден коридор, освещенный синими ночными лампами. Из коридора выехала на резиновых колесиках кушетка, на нее переложили затихшего Ивана, и он уехал в коридор, и двери за ним замкнулись.

− Доктор, − шепотом спросил потрясенный Рюхин, − он, значит, действительно болен?

− О да, − ответил врач.

− А что же это такое с ним? − робко спросил Рюхин.

Усталый врач поглядел на Рюхина и вяло ответил:

− Двигательное и речевое возбуждение… Бредовые интерпретации…

Случай, по-видимому, сложный… Шизофрения, надо полагать. А тут еще алкоголизм…

Рюхин ничего не понял из слов доктора, кроме того, что дела Ивана Николаевича, видно, плоховаты, вздохнул и спросил:

− А что это он все про какого-то консультанта говорит?

− Видел, наверно, кого-то, кто поразил его расстроенное воображение. А может быть, галлюцинировал…

Вот и лес отвалился, остался где-то сзади, и река ушла куда-то в сторону, навстречу грузовику сыпалась разная разность: какие-то заборы с караульными будками и штабеля дров, высоченные столбы и какие-то мачты, а на мачтах нанизанные катушки, груды щебня, земля, исполосованная каналами, − словом, чувствовалось, что вот-вот она, Москва, тут же, вон за поворотом, и сейчас навалится и охватит.

Рюхина трясло и швыряло, какой-то обрубок, на котором он поместился, то и дело пытался выскользнуть из-под него. Ресторанные полотенца, подброшенные уехавшими ранее в троллейбусе милиционером и Пантелеем, ездили по всей платформе. Рюхин пытался было их собрать, но, прошипев почему-то со злобой:

«Да ну их к черту! Что я, в самом деле, как дурак верчусь. » − отшвырнул их ногой и перестал на них глядеть.

Настроение духа у едущего было ужасно. Становилось ясным, что посещение дома скорби оставило в нем тяжелейший след. Рюхин старался понять, что его терзает. Коридор с синими лампами, прилипший к памяти? Мысль о том, что худшего несчастья, чем лишение разума, нет на свете? Да, да, конечно, и это.

Но это − так ведь, общая мысль. А вот есть что-то еще. Что же это? Обида, вот что. Да, да, обидные слова, брошенные Бездомным прямо в лицо. И горе не в том, что они обидные, а в том, что в них заключается правда.

Да, стихи… Ему − тридцать два года! В самом деле, что же дальше? − И дальше он будет сочинять по нескольку стихотворений в год. − До старости?

− Да, до старости. − Что же принесут ему эти стихотворения? Славу? «Какой вздор! Не обманывай-то хоть сам себя. Никогда слава не придет к тому, кто сочиняет дурные стихи. Отчего они дурные? Правду, правду сказал! − безжалостно обращался к самому себе Рюхин, − не верю я ни во что из того, что пишу. »

Какие-то странные мысли хлынули в голову заболевшему поэту. «Вот пример настоящей удачливости… − тут Рюхин встал во весь рост на платформе грузовика и руку поднял, нападая зачем-то на никого не трогающего чугунного человека, − какой бы шаг он ни сделал в жизни, что бы ни случилось с ним, все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не понимаю… Что-нибудь особенное есть в этих словах: «Буря мглою…»? Не понимаю. Повезло, повезло! − вдруг ядовито заключил Рюхин и почувствовал, что грузовик под ним шевельнулся, − стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие…»

Рюхин, обремененный полотенцами, был встречен Арчибальдом Арчибальдовичем очень приветливо и тотчас избавлен от проклятых тряпок. Не будь Рюхин так истерзан в клинике и на грузовике, он, наверно, получил бы удовольствие, рассказывая о том, как все было в лечебнице, и украшая этот рассказ выдуманными подробностями. Но сейчас ему было не до того, а кроме того, как ни мало был наблюдателен Рюхин, − теперь, после пытки в грузовике, он впервые остро вгляделся в лицо пирата и понял, что тот хоть и задает вопросы о Бездомном и даже восклицает «Ай-яй-яй!», но, по сути дела, совершенно равнодушен к судьбе Бездомного и ничуть его не жалеет. «И молодец! И правильно!» − с цинической, самоуничтожающей злобой подумал Рюхин и, оборвав рассказ о шизофрении, попросил:

− Арчибальд Арчибальдович, водочки бы мне…

− Понимаю… сию минуту… − и махнул официанту.

Поэт истратил свою ночь, пока другие пировали, и теперь понимал, что вернуть ее нельзя. Стоило только поднять голову от лампы вверх к небу, чтобы понять, что ночь пропала безвозвратно. Официанты, торопясь, срывали скатерти со столов. У котов, шнырявших возле веранды, был утренний вид. На поэта неудержимо наваливался день.

Мастер и Маргарита – Глава 6 — Шизофрения, как и было сказано

перейдите к следующей главе:

Хотите знать о новинках, размещенных на сайте Наш Булгаков? Подпишитесь на RSS-ленту и будьте в курсе обновлений!

Поддержите проект! Добавьте кнопку или ссылку c вашего сайта. Общаетесь на форуме? Добавьте ссылку или кнопку в подпись. Материал на этой странице. Заранее благодарим за поддержку!

nashbulgakov.ru